Бурный рост английской драматургии в конце XVI в. был неотделим от расцвета театрального искусства. Народный площадной театр в последние десятилетия этого века стал тем местом, где почти ежедневно собиралась тысячная толпа, чтобы воспринимать новые свободолюбивые идеи, восхищаться сильными и смелыми героями, отважно борющимися за свое человеческое достоинство и за общественное благо.
Новый театр был демократичен не только по своим идейным устремлениям и художественной форме, его народность выражалась и в социальном составе деятелей сцены. Актеры в своей массе были малообеспеченными, бесправными людьми, которые в королевских указах приравнивались к бездомным бродягам и подвергались жестокому наказанию, если труппа не находилась под покровительством какого-нибудь знатного лица. Спасаясь от преследования властей, актеры шли на унизительное положение “слуг” какого-нибудь вельможи. Так, даже труппа, во главе которой стоял Шекспир, именовалась “Слуги лорда-камергера”. Но покровительство знатных особ почти не касалось самого творчества актеров, остававшегося достаточно независимым...
Со времени короля Якова I эта труппа стала именоваться королевской.
Выступая с начала века в гостиничных дворах, актеры были тесно связаны с демократической аудиторией, и это определило весь характер их деятельности. Популярность театрального искусства с каждым десятилетием возрастала: это стимулировало появление многих новых актерских коллективов и строительство специальных театральных зданий. За короткий срок в Лондоне было выстроено несколько театральных помещений, и первым среди них был “Театр”, построенный в 1576 г. Джемсом Бербеджем.
Вот краткий перечень основных лондонских театров с указанием сроков их деятельности: “Куртина” (1576—1627). “Блэкфрайерс” (1577 - 1605), “Роза” (1587-1625), “Лебедь” (1595-1632); театр, в котором протекала деятельность Шекспира, — “Глобус” был построен в 1599 г., после пожара 1613 г. он был восстановлен и просуществовал До 1645 г.
Помимо публичных театров, в Лондоне существовали театры придворные, но определяли линию развития ренессансной драматургии и сценического искусства именно театры, посещаемые народным зрителем.
По своей организации эти театры были двух родов — или товариществами на паях, управляемыми самими актерами, или предприятиями капиталистического типа, когда во главе стоял предприниматель, который владел театральным зданием, костюмами и бутафорией, покупал за бесценок у драматургов пьесы и нанимал труппу, которая была от него в полной зависимости. Театральным предпринимателем последнего типа был Филипп Генсло, владелец нескольких театральных зданий, в том числе театра “Лебедь”.
Во главе труппы лорда камергера стояли Ричард Бербедж и Шекспир. Доходы труппы распределялись среди главных актеров и драматурга театра согласно внесенным ими паям. Второстепенные исполнители и мальчики, игравшие женские роли, в распределении дохода участия не принимали.
Все лондонские театры были размещены на южном берегу Темзы, за чертой районов, находящихся в ведении городского совета общин.
6 декабря 1576 г. совет общин издал приказ, которым категорически запретил устройство в самом Лондоне театральных Представлений, бывших, по мнению отцов города, самыми злостными рассадниками “непристойных, неприличных, бесстыдных речей”. Театры в праздничные дни отвлекали горожан от церкви. Театры, внушая вольные и дерзкие мысли, помогали простолюдину вырваться из ограниченного круга цехового, патриархального быта. Словом, “вред” театра был очевиден. Но преследование театров и изгнание из Лондона вовсе не привели их к гибели. Южный берег реки с его зелеными лужайками и тенистыми рощами вскоре оказался местом, где стали появляться одно за другим большие деревянные здания публичных театров. Одни из них были круглые, другие квадратные, третьи имели форму восьмигранника. Крыш эти здания не имели, небольшое прикрытие возвышалось только над самой сценой.
На спектакли собиралось до 1800 человек. Бочары, водоносы, сапожники и прочий ремесленный люд стоял прямо перед сценой. Тут было тесно, весело и шумно, иногда затевались маленькие потасовки, выкрикивались шуточки по адресу важных дам, восседавших в ложах и из боязни скандала прикрывавших лица кружевными масками. Доставалось порой и благородным франтам, любившим бесцеремонно рассесться по бокам сценической площадки. Граждане с известным достатком взбирались на галереи, тремя ярусами опоясывающие круглые стены театра.
Сохранился рисунок того времени, изображающий внутренний вид театра “Лебедь”, по типу которого было выстроено и здание “Глобуса”. Судя по этому рисунку, сценические подмостки имели форму трапеции, глубоко входящей своим основанием в зрительный зал. Сцена делилась на три части—переднюю, являющуюся просцениумом, заднюю, отделенную двумя боковыми колоннами и прикрытую соломенным навесом, и верхнюю, расположенную на балконе над задней сценой. Сцену венчала небольшая башенка, откуда, например, Джульетта могла вести диалог с Ромео, находившимся внизу. Над башенкой во время представления вывешивался флаг.
На передней сцене постоянно действовал шут. Он был всеобщим любимцем еще со времен мистериальных представлений. В новом репертуаре, особенно в произведениях Шекспира, шут под видом шуток и глупостей сыпал дерзкими остротами и мудрыми изречениями.
Сцена была украшена коврами и циновками, а сверху подвешивался навес — черный в трагедиях для создания сугубо мрачной обстановки, и голубой в комедиях для усиления радостной атмосферы действия. Конкретное место действия обозначалось какой-нибудь деталью, например, дерево должно было указывать, что события происходят в лесу. В иных случаях на самом дереве вывешивалась дощечка с надписью “Лес”. О том, где происходит действие, зритель мог узнать и по первым репликам выходящего на сцену персонажа. Тот же прием мог использоваться в случае, если необходимо было перейти с одного места действия на другое. Для этого героям достаточно было перешагнуть линию, отделяющую переднюю сцену от задней, или обогнуть колонну и тут же сообщить, что с улицы они прибыли в дом.
Театр еще пользовался в большой мере формой словесных описаний, зрителю не обязательно было все увидеть воочию —он как слушатель народных сказаний мог многое вообразить сам. Именно на активное воображение публики рассчитывали авторы, когда они призывали ее мысленно представить себе картины, которые невозможно показать на сцене.
Но если внешний облик спектакля требовал от зрителей воображения, то одежда самого актера была чрезвычайно богата и живописна, хотя и неточно выражена в отношении историческом и национальном.
Состав труппы был невелик—8-14 человек, которым иногда приходилось исполнять 20 и больше ролей. Женские роли исполняли миловидные и хрупкие юноши, и надо полагать, что иллюзия женственности создавалась в результате пластичности и лирической тональности игры. В тех случаях, когда по пьесе девушкам приходилось выступать в мужских ролях (в комедиях это бывало постоянно), задача молодых актеров значительно облегчалась.
Хотя бывали случаи и слишком длительного пребывания молодых людей в женских амплуа, и тогда раздавались жалобы вроде следующей: “Наши женщины на сцене таковы, что можно счесть их за переодетых гвардейцев”, —писал современник. Впервые на английской сцене женские роли стали исполнять женщины в 1660 г.
Актерское искусство на английской сцене было достаточно высоко, развитие его связано с эволюцией самой английской драмы.
Шекспир, воспользовавшись опытом своих предшественников, воспринял достижения современной сцены. Он ее знал, как никто, и мощно повлиял на развитие актерского искусства. Требования Шекспира, выраженные в обращении Гамлета к актерам,—подлинная программа нового актерского и режиссерского искусства. Исходя из общих требований гуманизма, Шекспир определяет главное “назначение лицедейства”: “...держать как бы зеркало перед природой, являть добродетели ее же черты, спеси—ее же облик, а всякому веку и сословию—его подобие и отпечаток”. Суждение об актерском искусстве, обязанном отражать и судить жизнь, подкрепляется характеристикой самих актеров, о которых Гамлет говорит, чТр они “образ и краткие летописи века”. Добиваясь правдивого и поэтически выразительного показа человека на сцене, Шекспир требует от актеров: “сообразуйте действие с речью, речь с действием; причем особенно наблюдайте, чтоб не переступать простоты природы; ибо все, что так преувеличено, противно назначению лицедейства”. Но, порицая преувеличенную манеру игры, Гамлет одновременно просил актеров не быть слишком вялыми. Большая эмоциональная напряженность игры оставалась главным условием народной сцены, но эта эмоциональная стихия должна была быть обузданной. Гамлет говорил актерам: “Будьте во всем равны; ибо в самом потоке, в буре и, я бы сказал, в смерче страсти мы должны усвоить и соблюдать меру, которая придавала бы ей мягкость”. Три синонима большой страсти (поток, буря и смерч) не оставляют сомнения, что Шекспир требовал от актеров повышенной эмоциональности исполнения, но при этом разумного подхода к делу (“пусть ваше собственное разумение будет вашим наставником”) и поэтической легкости декламации (“произнесите монолог легким языком”).
Яркий, эмоциональный тон игры теперь определялся не напряжением голоса и бурными жестами, а личной взволнованностью актера, его способностью возбудить свое воображение и поднять “дух свой до своей мечты”.
Советы Гамлета актерам—пример поразительно сжатого эстетического кредо, сохраняющего свою силу для всех периодов развития реализма в актерском искусстве.
